…в этом мире несчастливы… книга первая - Е. Черносвитов

8……Не знаю, у всех ли народов бытует мнение, что некоторые люди «чуют смерть» – свою и чужую. Прежде всего, конечно, старики. Вот и друг моего мужа, Василий Макарович Шукшин, и сам в это верил (возможно, и свою смерть чуял, судя по его поведению за двое суток до смерти – особый рассказ), и два разных героя его смерть чуяли. Это мужик из повести «Я пришел дать вам волю», который чуял смерть Стеньки Разина, правда свою не чуял, и старик из рассказа «Как умирал старик». Я – врач, и не верю в наитие, если оно, так сказать, физиологически не подкреплено. В жизни с десятка два встречала людей, которые свою смерть чуяли, и у тех, у которых чутье не подвело, были смертельно больны.

Первый раз я усомнилась в убежденности женщины, армянки, 75 лет, что она должна умереть день на день! Прошло уже много времени с тех пор, так что я назову фамилию этой женщины и место, где она приготовилась умирать по своему предчувствию и всю свою огромную родню на похороны свои собрала со всего СССР. Я отдыхала у подруги армянки в Гантиади. Там это происходило. Она и рассказала мне, что через три дома от них живет глава огромного клана армян – Трапизонян, пожилая женщина, которая легла, чтобы умереть по предчувствию, и собрала на свои похороны больше тысячи родни. Одних только молодых мужчин приехало из разных городов 500 человек! Лежит на смертном одре, не пьет и не есть вот уже четвертые сутки и никак не умирает. Врачей к себе не подпускает. Окружена плакальщицами, иконами и зажженными свечами. Ложе на открытой террасе, вокруг огромное пространство цветов. Было это в июне. Температура около 30-ти! Всем, кто хотел с ней проститься, разрешали тихо и быстро пройти около умирающей и перекреститься. Вот и мне разрешили. Я подошла к изголовью умирающей, приклонила колено, чтобы перекреститься, и почувствовала сильный тошнотворный запах! По профессии я была врачом «ухо-горло-нос» (отоларингологом). И поэтому диагноз поставила сразу – абсцесс среднего уха! Старуха испытывала сильнейшую боль, не могла уснуть, может быть, именно поэтому и не умирала! Без воды, без еды с сильнейшей болью и в сознании! Каким терпением, и каким характером нужно обладать, чтобы лежать, не шевелясь! Наверняка у такой полной женщины, какой была умирающая, уже и пролежни образовались! Я не сомневалась в правильности своего диагноза и в том, что старуху можно спасти. Больше того, что я, девчонка с двумя годами врачебной практики, могу это сделать! Поэтому я пошла к мужу умирающей и твердым голосом ему сказала: «Я – врач из Москвы. Я могу спасти Вашу жену!» «Врач из Москвы» тогда имело большое значение. Такое большое, что не важно было, что-врач-то молоденькая девчонка. Нас окружили несколько десятков мужчин: пожилых и молодых. К моему гипнотизирующему заявлению – «врач из Москвы» присоединилось и впечатление, какое я, природная длинноволосая блондинка с огромными голубыми глазами и алым ртом и прочая, и прочая… в моей фигуре, произвела на пылких кавказцев! Молодые, нарушая кавказский обычай – выслушать сначала стариков, а потом уж говорить, в один голос гаркнули: «Мы хотим, чтобы наша МАМА жила! Мы доверяем тебе! Что для этого нужно – говори, все будет!» Старики, было склонили голову, чтобы подумать, потом обсудить – доверять мне или не доверять, после львиного рыка молодых джигитов (не уверено, что это слово подходит, но, как-то само написалось!), кивнули в сторону мужа главы клана (да, главой клана Трапизонян была женщина!), и он тихо, но твердо произнес, слегка повернув ко мне голову, покрытую седыми, длинными и густыми локонами: «Делай, дочка, что считаешь нужным… Если она умрет во время твоих действий или сразу после них – на то Воля Господа… Мы видим, как она мучается, не умирая, готовая давно умереть!» Дальше все просто: меня отвезли в больницу, я взяла все, что нужно для операции и для лечения, после нее (везти старуху в больницу я и не заикалась, зная, что получу отказ, точно также и в отношении того, чтобы взять мне в ассистенты врача из больницы). Я сделала операцию быстро, получилось ловко, без всяких неожиданных сложностей… После операции старуха попросила пить. Выпила два стакана, разбавленного по моему совету виноградного сока водой и красным сухим вином. Помочилась, помолилась, и уснула… Спала сутки. Я обрабатывала ее рану спящей. Проснулась, как говорим мы, врачи, «практически здоровой»…

Я стала легендой Гантиади. И была ею до тех пор, пока жили на побережье Трапизоняны, членом семьи которых я стала… Вот сейчас, на склоне лет, думаю: а если бы у старухи не было абсцесса, умерла бы она, имея предчувствие, или нет? Прожила бабушка после моей операции ровно десять лет и скончалась во сне. Предчувствий смерти у нее не было. Может быть, скрыла?

P.S. Вернувшись в Москву в сопровождении двух десятков молодых красавцев, предлагающих мне руку, сердце и огромный кусок, почти до Турции, Черного моря, я сразу вышла замуж за коллегу, которому морочила голову, не говоря ни «да», ни «нет» на его предложение выйти за него замуж… Медовый месяц прошел в Армении и на черноморском побережье Кавказа…

9……Об этой смерти целый год говорил весь Николаевск-на-Амуре и его пять районов. Было это в 1969 году. А легенда сохранилась и поныне…

Мальчик и девочка дружили с первого класса. На одной парте сидели. Он всегда нес ее портфель и в школу, и после школы. Родители с обеих сторон в их дружбу никак не вмешивались. Посторонние – тоже! Ведь парень рос большим и крепким. И в четырнадцать лет был в Крае известным борцом дзюдо. Настолько успешным в борьбе, что неоднократно по приглашению различных школ дзюдо выезжал на соревнование в Японию и всегда побеждал. Она была также высокая и стройная всегда не по годам и очень красивая. Но душа у нее была другая, музыкальная: окончила музыкальную школу дважды. Классы фортепьяно и скрипки. Отношения между ними были кристально чистые. Первый раз они поцеловались, чуть касаясь губ друг друга и робко прижимаясь друг к другу перед объективом фотографа в Токио, куда она поехала на соревнования вместе с ним. Было им по 16 лет. И вот как все случилось ровно через год. В жаркий августовский день они бродили по лесу, собирая грибы, недалеко от города. Неожиданно налетел ветер с Татарского пролива и пошел косой и сильный дождь. Они вмиг промокли! К их радости, увидели сарай, вернее амбар под сено: в нем уже сохли первые скирды душистой травы. Забежав в сарай, они стали выжимать одежду друг у дружки! Но потом скинули все! Это произошло как-то само собой! Тщательно отжали воду и развесили одежду – платьице, шаровары, рубашку и трусики, где попало. В амбаре был полумрак. Но дождь и ветер продолжались недолго – и изо всех щелей стен и ворот амбара стало вливаться жаркое солнце. Столько всего неожиданного, нового, буря с Океана и буря эмоций, свалила их на подсыхающие копны травы и полевых цветов! Они упали, наверное, молча, посмотрели друг другу в глаза и крепко-крепко прижались друг к другу своими сильными и прекрасными телами! И стало их клонить в сладкий сон! Возможно, она, возможно – он, возможно – они в один голос, сказали: «Как хорошо! Вот так бы уснуть и не просыпаться!»… Так их и нашли в крепких объятьях друг друга мертвыми поздней ночью, родители и соседи, отправившиеся на поиски… Глаза у обоих были закрыты. На лицах – улыбка счастья!.. Судебные медики не нашли никаких причин смерти! Умерли они одновременно!.. От счастья!

P.S. Никаких следов любовных утех, на их телах обнаружено не было. Умерли они невинными, не было следов и попыток лишиться невинности… Их похоронили в одном гробу. По общему согласию родителей в той позе, в какой их нашли, и без одежды: только накрыли белым саваном…

История девятая. Антоновка созрела!

Сегодня простоял целый день у калитки родительского дома с позеленевшей бронзовой табличкой: «Фонд Милосердия и Здоровья. 1986—1996». Это в Завидово. В Настоящем Завидово! Выбритый, причесанный, в австралийской тужурке «Чуринга», в белых джинсах и черных сапожках Williams. Рядом со мной стояла огромная корзина с верхом наполненная отборными яблоками «Антоновка». Останавливал всех, мимо проходящих и говорил: «Возьмите яблоки. Даром отдаю. Пожалуйста, возьмите!» Люди отказывались, помотав головой, или буркнув: «Сам ешь!» Одна молодая пара с маленьким ребенком в коляске остановилась, и мужчина сказал: «Отец! Своих – навалом! Подвал забит. И компоты, и варенье… Спасибо!»… Мимо пробегал мальчишка, путаясь в соплях и на ходу отсасывая из бутылки «Кока-Кола». Я схватил его за рукав: «Возьми яблок, вкусные!» Парнишка вместо ответа пустил на меня изорта фонтан «Кока колы»!

К вечеру по нашей улице «Фабричная» начинают носиться туда-сюда заморские крутые тачки. Я на картоне в стиле граффити Бэнкси написал: «Антоновка отборная! Даром!». И подрисовал дерево, усыпанное яблоками, а под ним согнувшегося человечка, под ударами падающих яблок. Машины мчались мимо меня! Тогда я встал посреди дороги, начинало темнеть. На грудь повесил мощный фонарь. Бесполезно: меня лихо объезжали «тачки» и слева, и справа! Вдруг одна остановилась. «Ура!», – мелькнула в сознании. Дверь приоткрылась и молодая белокурая, голубоглазая девочка, ну лет 18—19, управляющая машиной, крикнула: «Мужик! Чем торгуешь?» «Даром, дочка, антоновку вот предлагаю! Читать разве не умеешь?» «Да кому нужна твоя „антоновка“!…» И после паузы, продолжила за приоткрытой дверцей: «А ты ничего еще… На сто баксов…» И ловко бросила скомканную сто долларовую купюру поверх моих яблок. «Зачем мне твои баксы?» – крикнул я, поднимаю купюру. «Даром стоишь, что ли… Покрась вон табличку на калитке – вся позеленела!» Дверца захлопнулась. Милое личико исчезло. Машина рванула, и заглушая рев мотора, из ее окон понеслось: «Whole Lotta Love…».